Эрнст Теодор Амадей Гофман – юрист по образованию, талантливый художник-график, остроумный карикатурист, музыкант, композитор, сочинивший более тридцати музыкальных произведений, но в историю он вошёл как великий сказочник, подаривший нам волшебный мир своих фантазий.

Его называли прусским прототипом русского Акакия Акакиевича Башмачкина. Мелкий чиновник, приговорённый к нелюбимой работе, бедности и унылой обывательской обыденности, от которой Гофман всю жизнь пытался убежать, спрятавшись в причудливых видениях и ярких грёзах...

Он родился 24 января 1776 года в городе Кёнигсберге (ныне Калининград). Его отец, адвокат Кристоф Людвиг Гофман, служивший при прусском верховном суде, по словам современников, был человеком способным, не чуждым музам, но, увы, страдающим запоями. Его мать, Альбертина Дёфер, опять же по воспоминаниям современников, была до крайности религиозной и сварливой женщиной. Супруги Гофман жили недолго и несчастливо и в результате развелись.

 

Младшему их сыну Эрнсту шёл третий год, когда после развода родителей он попал в дом своих родственников по материнской линии – дом примерных прусских бюргеров со строгим, однообразным, педантичным укладом жизни. Воспитанием Эрнста занимался дядюшка Отто Вильгельм Дёфер. И хотя именно он приобщил мальчика к музыке и рисованию, о своих детских годах будущий писатель сохранил весьма печальные воспоминания.

В 1792 году по окончании школы юный Эрнст поступил в Кёнигсбергский университет на факультет права. Несмотря на незаурядные музыкальные способности и явную склонность к творчеству, Эрнст был вынужден подчиниться прагматичному решению родственников. И всё же, учась в университете, постигая основы права, Эрнст не бросил музыки, он пробовал свои силы в композиции, увлечённо музицировал в кругу друзей, давал частные уроки, посещал театр. Услышав впервые оперу «Дон Жуан», юноша пришёл в такой восторг, что выучил её наизусть и даже взял себе псевдоним, став отныне Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом.

 

Кстати, именно музыка явилась причиной его столь стремительного бегства из родного Кёнигсберга в 1796 году. Случилось так, что Гофман, к тому времени уже молодой юрист, только что получивший должность судебного следователя, давая уроки музыки, без памяти влюбился в одну из своих учениц. И всё бы ничего, но Дора Хатт была десятью годами старше своего возлюбленного, имела мужа и пятерых детей. Разразился страшный скандал. Родственники поспешили удалить Эрнста из города.

 

Несколько лет он работал судебным клерком в Глогау, затем в Познани, тем временем страстно мечтая проявить себя как музыкант или как художник-график. (О литературе, очередь которой настанет лишь через десять лет, он тогда и не помышлял.) В изобразительном искусстве его более всего привлекал жанр карикатуры. Его рисунки-пародии на местное высшее общество были точны, остроумны и пользовались большим успехом у всех, кроме объектов пародий. А потому за одну из особо удачных злых карикатур Эрнст был сослан в маленький захолустный Плоцк (Польша).

«Муза скрылась. Архивная пыль застилает передо мной всякую перспективу будущего». Да, в Плоцке Гофман отчаянно скучал и, в перерывах между разбором исков о краже козы или скирды сена, от скуки женился на Михалине Рорер-Тжчиньской. Впрочем, тут ему повезло. Миша, так шутливо называл жену Гофман, оказалась доброй и верной женщиной, которая всегда снисходительно относилась к оригинальным выходкам, нервным срывам, приступам ярости и даже любовным увлечениям своего творчески взвинченного мужа.

 

В 1804 году, получив чин государственного советника, Гофман был переведён в Варшаву, на тот момент входившую в состав Пруссии. Именно там сбылась, наконец, его мечта о музыке. Став заведующим варшавским «Музыкальным обществом» и капельмейстером, Гофман с восторгом сочиняет музыку, исполняет свои произведения, дирижирует оркестром, концертирует и вдобавок сам же расписывает концертный зал.

 

Но тут внезапно шум аплодисментов заглушили раскаты пушечных залпов. Невнимательный маэстро Гофман был так увлечён, что даже не заметил, как началась война. В Варшаву вошла победоносная наполеоновская армия, и Гофман тотчас лишился работы.

 

Следующие несколько лет прошли в крайней беспросветной нужде, когда Гофман в прямом смысле продавал с себя одежду, чтобы не умереть с голоду. Отправив жену к родственникам, он переезжал из города в город и отчаянно искал работу, но в разорённой войной стране оказался никому не нужен ни как юрист, ни как музыкант, ни как художник.

Именно в этот тяжёлый период Гофман и написал свой первый рассказ – исключительно ради заработка.

 

«Я бесконечно далёк от всякого писательского тщеславия», – сказал он редактору журнала, предоставляя тому полную свободу сокращений и исправлений.

 

Рассказ назывался «Господин Глюк» и стал своего рода литературным компасом будущего писателя, обозначившим его художественное направление, стиль и метод. Мистификации, фантастические грёзы, мир, в котором стёрта грань между реальностью и вымыслом, прошлым и настоящим, людьми и бестелесными призраками. Подчас бурная фантазия писателя пугала и его самого. Свои мучительные видения и ночные кошмары Гофман научился лечить... вином, всё более привыкая к «лечению», без которого позднее уже совсем не мог обходиться. Так были написаны «Золотой горшок», «Песочный человек», «Крошка Цахес», «Щелкунчик», «Эликсир сатаны», «Серапионовы братья».

 

Обладая поразительной работоспособностью, Гофман наряду с литературным творчеством, к которому он по-прежнему относился как к чему-то второстепенному, более того, не приносящему стабильного заработка, продолжал давать уроки музыки. Меняя города, он брался за всё, что ему предлагали: в Лейпциге и Дрездене руководил оперной труппой, в Бамбере – оркестром. Поразительно, но ни к одному из своих занятий он не относился небрежно. Даже рассматривая скучные судебные тяжбы, он проявил себя как знающий, дельный юрист.

В 1816 году Гофман перебрался в Берлин, где в одном из театров готовилась к постановке его опера «Ундина». И хотя премьера оперы прошла успешно, Гофман принял окончательное решение: отныне он будет заниматься только литературой.

 

Возможно, он и сам не заметил, как постепенно к нему пришла известность, как его стали узнавать на улицах, а в числе друзей появились состоятельные люди, желающие издавать его произведения. Увы, карман его был по-прежнему пуст. В винный кабачок «Вегнер и Лютер», где по привычке он проводил каждый вечер, а вино отпускали в долг, приходили его поклонники, читатели и литераторы – специально, чтоб на него посмотреть. Под звон бокалов он читал свои рассказы. А посетители затаив дыхание слушали истории о хитром докторе Коппелиусе и его механической кукле, о влюблённом студенте Балтазаре или о девочке Мари, получившей в подарок деревянного Щелкунчика. В эти минуты Гофман был счастлив.

 

Меж тем здоровье его, подорванное многолетним пьянством, слабело. К сорока четырём годам у него развился паралич ног. Болезнь быстро прогрессировала и, поднимаясь выше, поразила позвоночник и руки. Не в состоянии самостоятельно писать, последние свои рассказы Гофман диктовал жене или приходившим его навестить друзьям.

 

Он скончался в возрасте сорока шести лет, из которых чуть более десяти посвятил литературе, не оставив своей жене Мише ничего, кроме долгов и старого мундира судебного следователя. Вот такой печальный финал, да и может ли он быть другим у хорошего сказочника?